Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Римского-Корсакова на либретто Владимира Бельского — одна из вершин русского оперного репертуара. Музыкальная мистерия, которую сравнивают с «Парсифалем» Вагнера, «Китеж» вобрал в себя нравственные искания русского народа, идеи религиозных философов и театрального модерна начала ХХ века. Главная героиня проповедует деятельную любовь, готовность к самопожертвованию, чистоту и целомудрие. Религиозный экстаз помогает ей преодолеть смерть и страх, а праведность открывает дорогу в Небесный Иерусалим. Апофеоз оперы — сцена хождения в невидимый град Китеж. «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» — последняя большая эпическая опера Римского-Корсакова. Само ее длинное название адресует к былинным сказаниям, к их неторопливому, поэтически образному слогу. Думается, что главные слова в этом названии — «невидимый» и «дева». В последние годы своей жизни, пришедшиеся на начало смутных времен в России, композитор много размышлял о драматической судьбе родины и уже предчувствовал новые испытания, которые ей предстояло пережить. Он писал о «душных, тревожных состояниях», беспокоивших его, и грезил о «невидимой», то есть призрачно- идеалистической, затерянной в былинно-сказочном прошлом «девственной святой Руси». В философии этой оперы (а к ней нужно относиться именно как к философскому труду) много аллюзий и подтекстов. Сам сюжет ее мифологичен и в существе своем близок к библейским притчам: это история о силе человеческой природы, одухотворенной верой. Той силе, которая побеждает бесовскую «нежить» (слова самого Римского-Корсакова) искренностью и истовостью веры. Не случайно поэтому половину оперного действия занимают молитвы, коллективные или потаенно-исповедальные. А весь интонационный строй «Китежа» как бы всматривается вглубь, в исконные, сакральные первоосновы «русского духа». В этот последний период своей жизни Римский-Корсаков находился на вершине творческой зрелости, но постоянно занимался обновлением своего музыкального языка. Он писал: «Я чувствую, что вступаю в какой-то новый период и что овладеваю приемом, который у меня до сих пор являлся как бы случайным...» Речь идет об особой манере вокального письма, близкой к древним крестьянским распевам, свободным от тисков западноевропейской классической гармонии. Именно в «Китеже» результаты этих поисков достигли совершенного воплощения, как в больших хоровых сценах, так и в монологах солистов.